С превеликим трудом ей удалось повернуть голову и посмотреть вверх.
Со странным удивлением она увидела, что в атласной синеве небосвода имеется изъян — маленькая рыжая точка. Миг — и она, превратившись в смерть, рухнула с неба. Но не лаконичным свистом пущенной в упор стрелы, а стоном рассекаемого крыльями воздуха. Ударом стальных когтей по камням. Яростным криком атакующего грифона, столь же отличным от воинственного шипения Мелкого, как рык взрослого льва отличен от писка новорождённого котёнка.
Шарлиз, пытаясь сохранить сознание, с безграничной радостью видела, как страшные когти разрывают Жана, затем опрокидывают обнажившего меч Виктора и устремляются вниз — к лошадями и людям. Ураган рыже-коричневой смерти, яростные вспышки боевой магии, блеск и бессилие стали. Папа-грифон вернулся к разорённому гнезду.
У людей не было ни одного шанса.
Окружающие скалы расплывались. С отстранённым равнодушием Шарлиз видела и слышала, как умирают её бывшие подельники и несостоявшиеся убийцы. Спустя несколько минут всё было кончено.
Грифон спускался медленно, кругами, осматривая скалы в поисках засад. Или в поисках Дельде? О живучести тёмных эльфов сложены легенды, лучник вполне мог отползти, забиться в щель, набросить свой знаменитый невидимый плащ, наконец. Невидимый для всех, но не для грифонов. Самец найдёт его. И убьёт. Грифоны хорошо убивают. И всегда доводят дело до конца.
Впрочем, не только они.
Шарлиз провела рукой по кошелю, и одна из украшавших его плетёных тесёмок легко скользнула ей в пальцы. Ведьма скомкала верёвку, шепча наговор, и, несмотря на мешавшую стрелу, зажала получившимся валиком рану. Кровотечение прекратилось почти сразу, в голове прояснилось. Надолго этого заклинания не хватит, ну да ей и не нужно долго...
Медленно, цепляясь за камень, встать на колени. Сейчас самое главное не упасть и не потерять сознание. Сломала стрелу, охнула от оглушающей боли. Кровь пошла быстрее. Ничего. Времени хватит.
— Мелкий... Иди сюда, малыш.
Грифоныш послушно прижался к её боку, и ведьма вцепилась пальцами в его холку, тяжело опираясь, встала на ноги. Тоже мне Мелкий, настоящий телёнок...
— Хорошо, малыш. Вот так и стой, не двигайся...
Тот вопросительно мурлыкнул. Шарлиз свободной рукой вытянула на свет свою сеть. Тонкую, чёрную паутину, забившуюся в пальцах, затрепетавшую на ветру...
...окунувшую перевал в гнилостный, удушливый дурман смерти. Беззвучным звоном забился в её сознании последний, закрепляющий наговор.
Не ощутить такого грифон не мог. Рванулся, отбросив ленивую уверенность, совершил молниеносный, грациозный в своей абсолютной стремительности пируэт... и, резко ударив крыльями, точно наткнулся на невидимую стену. Увидел Мелкого, всё так же доверчиво прижимавшегося к ведьме.
Жёлтые птичьи глаза впились в погасшие человеческие. Медленно, осторожно, грифон придвинулся на шаг. Ещё шаг. Ветер качнул сеть в сторону малыша. Отец замер, точно выточенная из рыжеватого камня исполинская статуя. Медленно, очень медленно лёг, по-кошачьи поджав под себя лапы. Так, будто не хотел пугать ведьму своим огромным размером. Так, точно до дрожи в крыльях и кончике львиного хвоста боялся спровоцировать обезумевшего зверя, спящего в хрупкой женщине.
— Чего ты хочешь, Пряха?
Шарлиз, конечно, знала, что грифоны — разумная раса и что они владеют речью. Но ей не доводилось слышать, чтобы эти существа вообще разговаривали с кем-то из людей. Ощущать низкий, явно нечеловеческий и в то же время очень красивый голос грифона было... дико.
— Твоя подруга... задолжала мне. По Закону Равновесия. — Сеть трепетала на ветру, послушная бьющемуся в пальцах заговору.
Лёгкая дрожь прошла по медным перьям, щёлкнул изогнутый клюв.
— Что мы должны тебе, Пряха?
Её голос был хриплым. Мелкий прижимался всем телом, не давая упасть, но силы уходили стремительно. Билось, билось пьяными струнами заклинание.
— Жизнь.
Хлестнул по земле львиный хвост. И ударило по вискам бешеным звоном...
Золотистые мембраны, выскользнув из-под нижних век, на мгновение прикрыли глаза грифона, и в повороте величественной головы ей почудился... ужас?
— Пряха...— Удивительно, но в голосе послышалась мольба. — Она была молода. Человеческие маги разорили наше первое гнездо, разбили яйцо. Она взимала виру. По Закону Равновесия.
У Шарлиз не было даже сил рассмеяться. Так просто! Равновесие. Глаз за глаз.
А мы — на страже его?!
Маленький грифон прижался к существу, которое было первым, кого он увидел, вылупившись из яйца. Мурлыканье перемежалось вопросительными руладами, жалобными, почти безнадёжными. Пальцы ведьмы пачкали золотистый пух ярко-алым. И билась на ветру тонкая чёрная сеть.
Ветер рванул её распущенные волосы, рука взмыла в воздух, бросая окровавленные нити и ноты. Грифон размазался в воздухе, бросаясь вперёд, в атаку. Сеть взмыла вверх — против притяжения, против ветра, против всего.
Ломкий крик. Птенец оказался отброшен могучей лапой, отшвырнувшей его прочь от опасности. Мир вспыхнул, оставив лишь заклинание, сомкнувшее когти на долгожданной жертве. Шарлиз падала бесконечно, мучительно долго, но магия жила в ней, билась в жилах яростью паутины, выкачивавшей из магического источника силу и вливая её в сплетённые ненавидящими пальцами каналы.
Над её головой, на той самой скале, с которой гоблины сбросили металлическую ловушку на чёрную с белыми перьями на груди грифониху, бился в агонии маг. Он идеально выбрал место, куда отступил при появлении грифона и где затаился в ожидании подходящего момента. Он идеально выбрал оружие, он предусмотрел всё. Кроме стремительной чёрной паутины, вынырнувшей откуда-то снизу и липкой тенью метнувшейся к его лицу.